Впервые опубликовано 13.12.2016 здесь
Продолжим разбираться с феноменологическим методом, на который мы опираемся в своей практике коучинга самости.
Входом в какую реальность являются феномены, которые мы можем наблюдать в работе с клиентом?
Почему феноменологический метод ухватывает суть человеческой самости и предназначен именно для этого, а не для «познания» внеположенной и независимой от нас реальности?
Если феномены – это дискретные, распределенные во времени элементы какого-то единого психического явления или процесса, то как из них составить картину происходящего с клиентом?
На все эти вопросы мы должны дать ответ, если хотим практиковать феноменологический метод осознанно.
Напомним изначальную схему работы с феноменами.
Феномены, говорили мы, традиционно в философии рассматривались как явная форма чего-то скрытого (ноумена). При этом, как мы увидим позже, в некоторых философских концепциях феномены рассматриваются как нечто самостоятельное, ничто за собой не скрывающее, но об этом мы поговорим дальше. В коучинге самости именно феноменальность клиента и интерпретация феноменальности позволяют зафиксировать самость клиента. Поэтому так важно понимать, что именно стоит за феноменами, где и когда начинаются одни феномены и заканчиваются другие, можно ли говорить о развитии того, что стоит за феноменами через динамику самой феноменальности, зависит ли эта динамика от нашего собственного развития и т.п.?
Нас будет интересовать не столько феноменологический метод в качестве дескриптивной техники – т.е. техники описания того, что происходит с клиентом. Сколько связка самого феноменологического метода с терапевтическим эффектом, эффектом понимания клиентом терапевта и терапевтом клиента и в конечном итоге эффектом собирания и связывания самости клиента.
Однако овладение феноменологического метода начинается с освоения техники дескрипции – т.е. объективного, не замутненного никаким субъективизмом описания проявлений самости клиента.
И именно в таком ключе чаще всего употребляется термин «феноменология клиента» в клинической парадигме. Феноменология клиента – это некие эмпирические факты о проявлениях неких симптомов, это совокупности симптомов (синдромы) и т.п. (подробнее о разнице феноменологического и клинического подходов см. здесь – лекция моховикова).
Однако, в рамках методологии науки уже достаточно хорошо описано, что не бывает чистого описания феноменальности. Все равно клинический психолог «выходит» на клиента уже будучи вооруженным различными метриками симптомов, характерологий и т.д., а главное неким своим собственным отношением к феноменальности клиента. Клиническое описание становится только подтверждением или опровержений гипотез клинического психолога. Поэтому даже для корректного описания «феноменологии клиента» в клинической парадигме необходимо осознавать свои установки, свои способы генерирования гипотез относительно клиента, свои способы фиксировать феноменальность, а это и есть установление интенциональных связей между содержанием наблюдаемого (ноэмы) и способом фиксации (ноэзы) этого наблюдаемого. Если содержание наблюдаемого (ноэма) зависит от способа наблюдения (ноэза) и, если не осознавать всякий раз эту связь, то мы можем попасть в ситуацию, когда, например, будем свое содержание выдавать за содержание (так и работает проекция) клиента, а галлюцинации не будем отличать от «реальности».
Все это понимали теоретики и практики (особенно практики) многих дисциплин и подходов, работающих с человеческой самостью, поэтому имплицитно феноменологический метод присутствовал в каждом из них. И если нам необходимо использовать все полезное, что уже наработано на тему феноменологии самости, нам необходимо проанализировать эти наработки.
Мы верим в том, что методически последовательное применение феноменологического метода позволит построить эмпирический фундамент для проверки, применения и генерирования знаний о человеке в ходе различных практик развития человека. К сожалению, несмотря на большое количество разговоров о феноменологии и феноменологическом методе в психологии, психотерапии и психиатрии (а в рамках коучинга так по-моему моя попытка опереться на феноменологический метод беспрецедентна), нет достаточного количества методических и дидактических текстов. Этот пробел мы и попробуем заполнить.
Что такого заманчивого есть в феноменологическом методе?
Помимо чисто философских соображений – завязанность феноменологического метода на собственные интенциональные акты коуча или терапевта гарантирует обнаружение интенциональных связей у клиента, а значит самость коуча гарантирует самость клиента, есть еще и методологические.
Основной из них такой. Феноменологический метод есть мера человеческого в человеке, т.е. основа гуманистического подхода к человеку. Связано это с тем, что к описанию человека применяются не какие-то изолированные от него самого, от его самости инструменты, типа характерологических черт, симптоматических комплексов и т.п.
Для описания клиента берутся не столько инструменты описания только одной из его сторон или нескольких (а из них человека в целом не увидеть), а то, что фиксирует человека в целом. Т.е. измерительным и описательным прибором одного человека может быть только другой человек, а не измерительный прибор.
Собственно, именно этот момент и является отличительной чертой феноменологического метода.
Дело в том, что даже если вы берете изолированные данные о человеке, то интерпретируете вы эти данные самостоятельно и сама суть интерпретации предполагает выход за границы этих самых данных. Т.е. общая картина клиента (клиническая картина) избыточна относительно самих данных (их всегда можно интерпретировать иначе). И проверку своих гипотез и интерпретаций вы тоже осуществляете своими действиями, своими терапевтическими или коучинговыми интервенциями, которые находятся в пространстве живой коммуникации, понимания и взаимодействия с клиентом.
Отсюда следует, что минимальным требованием для феноменологического описания будет установления связи («корреляции») описываемого, со способом описания. Или мыслимого со способом мышления. В феноменологии Гуссерля это называется ноэма (то что мыслиться, воображается, предполагается и т.п., т.е мыслительное, воображаемое, предполагаемое содержание) и ноэза (сам акт мышления, воображения, предположения и т.п.). В дальнейшем мы будем эту связь ноэмы и ноэзы будем вслед за Гуссерлем называть интенциональным актом. А сам феноменологический метод будем рассматривать в следующих смыслах:
А наличие феноменологического метода в той или иной школе мы будет фиксировать через присутствие в терапевтическом процессе представлений и методов практики в указанных выше плоскостях.
Вот вам простейшая задача. Как вы понимаете, что у человека тревога? Если по его поведенческим чертам, положению тела и т.п., то у вас клинический подход симптоматического описания диагноза. Если вы ощущаете потребность утешить страдающего, у вас есть импульс поддержать человека, вы ему сопереживаете и в этом сопереживании присутствует его тревога, которую вы эмпатически чувствуете – это уже феноменология. Потому что о тревоге клиента вы знаете из непосредственного опыта, а не косвенно - из списков симптомов.
Теперь наконец перейдем к психоанализу.
Что можно назвать феноменологией клиента в психоанализе? Обычно речь идет о специфике проявлений его индивидуальной психодинамики. Ноуменальный мир предстает в психоанализе как представление о некоем идеальном порядке развития человека (помните про анальную, оральную, генитальную и прочие стадии развития ребенка?). Застревания человека на каждом из этапов и патологии, возникающие на этих этапах проявляются в специфическом поведении и симптоматике. Характеристики этих проявлений можно сгруппировать в типы и виды. Так и появляются такие симптоматические комплексы как шизойды, невротики, параноики, психопаты, нарциссы и т.п. Феноменологическое описание их (как и в феноменологическом описании психопатологий в «Общей психопатологии» К.Ясперса) дает нам проявление этих психопатологий. Итак, ноуменальный мир в психоанализе – это идеальный процесс психического развития человека, а феноменология – это проявление отклонений от этого идеала.
Каким образом «даны» феномены психоаналитику? Через наблюдение за человеком – его телесными проявлениями, речью, содержанием мысли и прочим? Все это весьма далеко от нашего понимания феноменологического метода, это вполне обычная клиническая парадигма и поэтому мы спекулировать на наличие здесь феноменологического метода не будем.
Феноменологическая революция в психоанализе на самом деле произошла во время открытия контрпереноса, когда стало понятно, что основным источником информации о феноменологии клиента может стать феноменология психоаналитика – на что, как и посредством каких своих собственных реакций психоаналитик реагирует на клиента. Психоаналитик осведомлен о своих реакциях и поэтому через рефлексию их (осознание своей собственной интенциональности) получает непосредственный доступ в эмоциональный мир клиента, причем не столько с точки зрения проявлений, сколько с точки зрения содержания проявлений самого клиента в психоаналитическом контакте.
Есть отличный пример вполне феноменологического описания соответствующей симптоматики клиента:
Однако, если задать вопрос аналитику, феномены чего он фиксирует в контрпереносе, мы с вами получим ту самую таблицу по ссылке, т.е. отнесение собственных переживаний к определенной психопатологической категории. А ведь это есть та самая предпосылочность познания, которую Гуссерль относил к естественной установке.
Совсем иначе, по-феноменологически контрперенос концептуализируется у интерсубъективных психоаналитиков, о чем мы уже писали, но здесь мы пока пытаемся описать некоторую обобщенную аналитическую позицию, поэтому об интерсубъективных аналитиках мы говорим в другой раз.
Где начинаются и где заканчиваются феномены в практике психоанализа? Как я понимаю, речь идет о повторяющихся из сессии к сессии схемах поведения клиента и реакциях на них аналитика. Если содержание этих взаимных реакций помещается в пространство коммуникации аналитика и клиента, то тем самым происходит аналитическая проработка. Однако сам терапевтический эффект достигается через замещение аналитиком отдельных функций объектов клиента (папы, мамы, сиблинга), т.е. когда клиент переносит на аналитика свое отношение к отцу или матери, терапевт включается в этот перенос своими переносом, а затем подвергает складывающиеся отношения рефлексии. Тем самым с одной стороны он может выровнять исторически сложившиеся у клиента патологические отношения с внутренними объектами, а с другой, заняв ресурсную для клиента позицию объекта, скорректировать те проблемы психологического развития пациента. Клиент как бы в лабораторных условиях обретает опыт, который недополучил в своем развитии.
Что здесь феноменологического?
Заметьте, удивительную похожесть структуры опыта клиента во время психоанализа и структуру интенционального акта, описанного нами выше.
Большинство актов поведения клиента на психоаналитических сессиях рассматриваются как направленные на интенциональный объект (те самые объекты – маму, папу, сиблинга).
Каждый акт поведения специфицирует функцию объекта (от мамы – потребность в тепле и близости, от папы – например, признания). Не знаю, можно ли сказать, что здоровую динамику задают по психоанализу стабильные интенциональные отношения с объектной функцией или есть определенная динамика этих отношений, но думаю структура интенционального процесса понятна.
Тогда психоаналитик встраивается в функциональное место психодинамического объекта и из этого места, имея бессознательно вмененные клиентом полномочия начинает реактивировать устоявшие формы отношений этого объекта с клиентом. Поскольку сам аналитик также относится к клиенту интенционально, какую объектную функцию для него играет клиент? С логической точки зрения обратную – сына, дочки, брата или сестры. Не знаю, есть ли какое-то название для такой функции клиента в контрпереносе аналитика, но с логической точки зрения было бы правильно предположить, что есть, а саму технику контрпереноса связать с опытом построения таких «родительских» отношений с клиентом.
Здесь важно подчеркнуть еще 2 важнейших момента отношений. Лабораторность, искусственность психоаналитических отношений создается за счет специально выделенного пространства рефлексии, когда объектные отношения жмутся на паузу и психоаналитик показывает клиенту, что же между ними разворачивается.
Рефлексия запускается через интерпретацию психоаналитика, хотя в психоанализе Кохута сама эта рефлексия является одной из функций объектных отношений – функции отзеркаливания, что опять же не предполагает когда-либо встречи двух реальных людей.
Еще один вопрос связан с динамикой самих проигрываемых отношений. Они статичны, в идеальном варианте стабильно выполняются человеком или развиваются? Про психоанализ я пока не знаю ответа на этот вопрос. Может знаете вы.
Однако, пока совершенно достаточно данных для того, чтобы говорить о базовом интенциональном процессе в психоанализе. Хотя, заметьте, для этого нам понадобилось связать объектные функции с удовлетворением потребности клиента, а это не совсем психоаналитический заход.
В самом психоанализе, благодаря неустанному теоретическому труду есть прекрасные наработки по вопросам, которые мы бы отнесли к феноменологическим. В частности, теоретики группанализа отлично проработали вопрос об интерсубъективности групповых феноменов, но об этом мы поговорим в отдельной статье, посвященной организационному катексису.
Совершенно в логике феноменологии психоаналитики описывают и свою точку зрения относительно аффектов. Если аффект – это основной предмет психоаналитической проработки, то мы можем связать его существование с интенциональностью. Мне кажется достаточно очевидным, что аффект является таким переживанием, которое как бы лишено интенциональности. К сожалению само слово пере-живание содержит в себе коннотации с интенциональностью, но я пока не могу подобрать термина лучше. Итак, аффект – это некое содержание переживание («что» переживается), без связи с тем «как» оно переживается.
К психоаналитику приходит пациент с каким-нибудь непонятным для него душевным явлением: панической атакой, внезапным параличом руки, бесконечной фоновой тревогой и т.п. И он не понимает и не знает, откуда и как эти аффективные переживания появились.
Психоаналитик методом интерпретации, т.е. через символизацию (или о-смысление) связывает в сознании клиента аффекты (ноэмы) с интенциональными актами (ноэзами), т.е. вытесненными из сознания способами переживания этих аффектов.
Тем самым через интерпретацию происходит ре-активация интенциональных актов. Теперь содержание переживания связано с самим способом переживания, т.е. образован полноценный интенциональный акт, а наш аффект стал в собственном смысле слова феноменом.
Таким образом психоанализ возвращает феномены в жизнь человека. А жизнь человека становится полноценной.
В заключении еще раз подчеркнем то обстоятельство, что аффект обретает свою интенциональность через практику означения, которой является психоаналитическая интерпретация и пока совершенно непонятно, какова природа этого эффекта.
По моему мнению в гештальт-терапии феноменологический метод получил наиболее полное применение среди всех существующих школ развития человека. Правда это не всегда очевидно. Ниже я попытаюсь обосновать свой вывод. При этом, мне кажется, что причиной методически корректного применения феноменологического метода в гештальт-терапии является вовсе не близость ценностных ее оснований экзистенциально-феноменологической философии, а фактически полная идентичность методологических выводов феноменологии Гуссерля и гештальт-психологии.
Итак, чем же так близка феноменология гештальт-терапии?
Начнем с того, что само понятие феномена в гештальт-терапии достаточно четко выделено. Феномен это скорей всего «фигура», т.е. то, что может удовлетворить потребность клиента. Как сама динамика проявления феномена, так и то, что за ним скрывается здесь достаточно четко обозначено. За фигурой скрывается потребность клиента, динамика определяется перекачиванием энергии между фигурой и фоном, а конкретное содержание фигуры определяется тем, чем конкретно удовлетворяется потребность. С динамической точки зрения мерцание фигуры и фона отлично описывают саму динамику появления и исчезновения феноменов. Именно появление и исчезновение феноменов фиксирует гештальт-терапевт. С одной стороны, это могут быть совершенно конкретные потребности организма, а с другой то, что можно получить исключительно во взаимоотношениях. Сравните фигуры, которые удовлетворяют потребности на уровнях у основания пирамиды Маслоу с теми, которые находятся на ее вершине.
Гениальность гештальт-терапии заключался в том, что, взяв за основу динамику формирования и исчезновения фигур, они сформулировали универсальный процесс формирования и удовлетворения потребностей. По большому счету – это уже не просто описание структуры интенциональности, а описание ее динамики. Это то, до чего даже Гуссерль не догадался. Эту динамику гештальтисты стали называть циклом контакта.
И тут появляются необходимость прояснения различных контекстов употребления термина в гештальт-терапии:
Мне кажется, что чтобы окончательно снять все разночтения относительно слова «феноменология» в гештальт-терапии мы должны разобраться с интенциональной структурой цикла контакта.
Начнем с того, что все эти вполне в духе клинического подхода диагностические термины и понятия, типа прерывания контакта (и которые сильно напоминают «сопротивления» в психоанализе), вполне необходимы для терапии, но располагаются не столько в самом феноменологическом процессе терапии, сколько в пространстве супервизорского мышления и рефлексии терапевта.
Мне кажется, что феноменологичным в первую очередь является сама структура процесса появление и удовлетворения потребности, которую расписали теоретики гештальт-терапии. Давайте более подробно разберемся в ней. Посмотрите на рисунок:
В нем есть все необходимые элементы интенцинальности:
Есть субъект интенциональностей – человек.
Есть ноэза – само желание или потребность, которая всегда направлена на ноэму – то, что удовлетворит потребность.
При этом сама ноэма (то, что желает желание) предстает в виде взаимодействия фигуры и фона.
Однако сама фигура желания еще не есть то, что ее удовлетворит – это пока предметно оформившаяся потребность, чистая потребность в чистом виде (сравните свое желание кофе, его желаемый вкус, теплоту и т.п. и реальный кофе, который удовлетворит эту потребность, будет ли разница?).
Я уже писал, что фигура/фон в гешальт-психологии идентична смыслу и его горизонту в феноменологии Гуссерля. Единственное принципиальное отличие гештальтистской схемы от гуссерлианской – это как раз функции смысла. Забегая дальше, скажем, что именно оперирование со смыслом придает интенциональности желания формат целенаправленной, коммуникативной деятельности, которую совершенно игнорировали гештальтисты и понятно почему. Потому что в структуре индивидуального опыта, всегда структурирующегося внешним экзогенным смыслом, важно еще достичь стадии перманентного переживания, не замутненного привнесенными теориями, которые гештальтисты называют интроектами.
Подчеркнем еще раз, что генальность гештальт-терапевтов заключалась в том, что они статично изображаемой структуре интенциональности приписали динамику и связали с гомеостазом организма, т.е. придали форму цикла.
Поначалу «организм», о котором пишут гештальтисты, существует в сбалансированном состоянии. У него нет никакого интенционального процесса:
Затем возникает небольшой дисбаланс в организме, у него возникает некоторое напряжение.
Возникает некоторое насыщение фона (эмоционального, физиологического и т.п.), в этом едва насыщенном фоне едва проступает смутная фигура потребности. Организм и человек формируют интенциональность, т.е. направленность (ноэзу) на эту фигуру. Сама едва различимая фигура подразумевает некие объекты, соответствующие фигуре.
На следующей стадии появляется четкое желание. Этот процесс характеризуется насыщенной фигурой на контрастном фоне, однозначное понимание, на что направлено желание, а также ясное понимание, какой объект его может удовлетворить. Организм ощущает явно выраженное напряжение.
Каков сам способ полагания желаемого? Только желать? Мечтать о желаемом? Говорить о нем? На самом деле, на данном этапе способ полагания желания состоит в том, чтобы сформировать саму фигуру, поэтому на данном этапе так важен фон, на котором эта фигура ярко выделится.
Затем идет действие по поиску объекта удовлетворения потребности (рисунок мы пропустим).
А когда объект найден, происходит удовлетворение потребности. Это пик процесса контактирования:
На пике желания, фигура полностью поглощает фон, желание предельно возрастает и становиться соразмерным фигуре. В этот момент весь организм включен в употребление объекта потребления. Кстати, это место драмконфликта цикла контакта, если не удается объект потребления, то либо должны смениться сами объекты, либо способы их получения, либо способы полагания желаемого. Мы можем для себя решить, что мы этого больше не желаем, либо отрицать онтологический факт существования желаемого, либо его отношение к нам, в общем в случае драмконфликта возможны различные варианты справляться с фрустрированной потребностью. Все эти решения принимаются на уровне мышления (пусть даже слабо выраженного), и значит разрешаются также на уровне мышления. Именно эти решения закрывают для нас целые диапазоны опыта действий по удовлетворению потребностей. Соответственно, в этой зоне находится работа терапевта. Он прослеживает и доводит до осознавания все аспекты принятого когда-то решения клиента, его опасения и прочие сопутствующие интенциональности (иерархию потребностей Маслоу можно ведь рассмотреть в качестве интенциональных процессов, в которые встраиваются текущие).
Однако, если потребность удалось удовлетворить организм снова возвращается в сбалансированное состояние.
Это то как работает интенциональность клиента.
Однако как используется феноменологический метод терапевтом?
Если мы привязали всю структуру и динамику интенциональности к потребностям, то возникает вопрос о потребностях терапевта, запускающих его внимание к «феноменологии» клиента или к его стилю формирования фигур. Т.е. мы должны терапевтический процесс описать не как абстрактную деятельность, а в интенциональном ключе. И тогда, о какой потребности будет идти речь?
По нашему мнению, это потребность в ярких фигурах. Если терапевт прошел свой собственный клиентский путь и выработал стабильный и насыщенный фон, то ему его собственных фигур может быть недостаточно. Просто скучновато. Не хватает ярких эмоций от ярких фигур. К этому может добавляться потребность в интерсубъективных фигурах, т.е. фигурах, удовлетворяющих потребности обоих участников терапевтического процесса. Природу интерсубъективных фигур мы рассмотрим отдельно, как и онтологическую роль этих фигур в жизни человека. Но, именно потребность, во-первых в клиентских фигурах на своем фоне, а во-вторых, со-бытийность, интерсубъективность этих фигур, символизирующих собой наличие подлинного контакта в отношениях, о которых так любят говорить гештальтисты, по нашему мнению и формирует потребность терапевта в терапии.
Тогда как выглядит сама терапия?
Итак, все начинается со встречи двух людей со своими способами формирования фигур и со своими способами контактирования. Предполагается, что терапевт в силу своей собственной проработки более компетентен в процессе своего собственного контактирования.
Однако и клиент, и терапевт заинтересованы друг в друге и, значит, играют роль интенциональных объектов друг друга. Как минимум клиент поставляет терапевту яркие фигуры и деньги, а терапевт клиенту нужен для помощи в формировании тех самых ярких фигур.
Главное, что понимает терапевт, когда «выходит» на клиента, - это то, что ситуация, в которой он оказался, общая, интерсубъективная для них обоих. В силу своей осведомленности он фиксирует общую фигуру, проблемы в ее формировании, и свою сессию для себя рассматривает как цикл контактирования.
Для наглядности терапевтический контакт гештальт-терапевта и клиента мы редуцируем до контраста фигуры и фона (если будем исходить из того, что яркая фигура, т.е. ясная и понятная фигура может становиться такой только на контрасте с фоном). В нашем примере клиент приходит к терапевту, не имея четкий интенциональный процесс, т.е. не умея выделять интенциональный объект (объект, удовлетворяющий потребность) из ненасыщенного аморфного фона. Интенциональный процесс (процесс выделение фигуры на фоне) затруднен аморфными и неконтрастными фигурой и фоном.
Терапевтическая работа состоит в том, что наш терапевт сам своей деятельностью задает яркий фон (например, сидит и ничего не делает, молчит и внимательно смотрит на клиента или наоборот занят своим делом и никак не реагирует на клиента). В общем клиент вынужден обратить на себя внимание и как-то на этом фоне выделить свою фигуру.
Терапевт обращает внимание на способы формирования фигуры клиентом. Постоянство и частота терапевтических встреч позволяет клиенту поддерживать выделенность его фигур. Клиент и терапевт еще не встретились. Терапевт обеспечивает клиенту стабильный фон за счет своей устойчивости в пребывании в состоянии без своей фигуры. Заметьте, клиент предстает перед терапевтом как поставщик фигур в стабильный фон контакта терапевта. Но это странное взаимодействие, поскольку один создает для другого фон, а второй для первого фигуру, оказывается, что их собственные интенциональные объекты являются элементами единого и общего интенционального процесса. Помимо фигуры терапевт поставляет клиенту рефлексию, определяющую границу между фигурой и фоном. Причем интенциональность терапевта (клиент – поставщик денег) служит строгости терапевтического процесса – клиент платит за внесение своих фигур в стабильный фон терапевта.
Но для самостоятельного существования без терапевта, который на своих сеансах поддерживает стабильность фона, терапевт учит клиента стабилизировать фон его самого. Этот фон становится фигурой терапевтических сессий. Происходит это тогда, когда сам клиент ощущает слабость и нестабильность своего фона и делает его фигурой.
Естественно предположить, что затем сам интенциональный процесс (мерцание фигуры и фона) клиента становится фигурой терапевтических отношений.
Наконец, финальная стадия отношений терапевта и клиента, когда они оба участвуют в формировании интерсубъективного фона и фигуры. Клиент и терапевт встретились как два человека с самостоятельным интенциональным процессом в едином интерсубъективном процессе. У клиента больше нет необходимости формировать свои фигуры с помощью терапевта. Терапевт больше не компенсирует работу с чужой фигурой за счет денег клиента.
Примерно так можно связать процесс форимрования фигуры в фоне со структурой интенциональности.
Заметим лишь, что ничто не мешает рассматривать интенциональный процесс объектных отношений, описанный в предыдущем посте в отношении психоанализа, предпосылочным относительно того, что описано в гештальт-терапии.
Существует целый ряд направлений психологии, психиатрии и психотерапии, которые особо подчеркивают свою ориентацию на феноменологический метод. Причем под ним представители этих направлений понимают в принципе не совсем ноэмато-ноэтическую корреляцию, а феноменальный статус человеческого существования. Если вчитаться в их тексты, станет понятно, что некоей единой методологической базы у них нет, а философские взгляды на экзистенцию у них у всех формировались под влиянием разных идей разных философов.
При колоссальном разнообразии и разношерстности различных школ экзистенциальной психотерапии я бы выделил всего два основания, которые объединяют их всех.
Принципиальная особенность применения феноменологического метода Хайдеггером состояла в том, что он различал феномены и явления. Тот самый феномен, про который мы писали до этого, за которым скрывается ноумен, Хайдеггер назвал явлением, а вот собственно феномен по Хайдеггеру отличается от явления именно тем, что за ним ничего не стоит. Для него феномен – это "то, что себя обнаруживает" или в более точном определении это звучит как "себя-в-самом-себе-обнаруживающее". Анализируя в этом залоге феномены человеческого существования ранний Хайдеггер и построил всю свою экзистенциальную аналитику. На этой предпосылке строятся все версии экзистенциальной терапии, включая клиентоцентрированную психотерапию Карла Роджерса, которая традиционно к экзистенциальным направлениям не относится.
Итак, суть этого подхода состоит в том, чтобы относится к клиенту и его существованию как к самостоятельному сущему, как это делал Роджерс. Клиенту не навязывается никаких норм «здорового» существования. А сам метод эмпатии просто дает возможность человеку вслушаться в самого себя, проясняя различные аспекты собственного существования. Тем самым достигается терапевтический эффект – из и внутри самого конкретного человеческого существования.
В случае Хайдеггера, применение феноменологического метода к анализу индивидуального человеческого существования, привело к детальному описанию различных аспектов существования человека (в книге «Бытие и время»). Насколько я понимаю, наличие всех этих аспектов в поле сознания человека дает ему то самое подлинное существование, которое и является целью терапии. Соответственно, методически правильно было бы двигаться по всем этим аспектам (ниже мы опишем их подробно) и именно это гарантировало подлинность существования человека как некую норму здоровья.
По поводу структуры человеческого существования, описанного Хайдеггером, есть один методологически хулиганский вопрос: методически правильное применение феноменологического метода к анализу существования без чтения «Бытия и времени» приведет ли к аналогичным выводам? Будет ли феноменологическое описание сущего японца совпадать в таковым европейца и зависит ли конкретное сущесвтование человека (или дазайн) от его веры, мировоззрения, психодинамического опыта и т.п.
К сожалению по моему мнению задаваясь именно этими вопросами многие авторы и приходят к неким несомненным 3 – 4-м экзистенциальным данностям (смертность человека, одиночество, свобода и бессмыслие – по Ялому, например), над принятием которых клиентом в дальнейшем и идет работа на сессиях. Тем самым выхолащивается все структурное единство и многообразие человеческого сущего, описанное Хайдеггером. И тогда феноменологический метод становится прежде всего той самой дескриптивной дисциплиной терапевта. В эту дисциплину клиента не очень посвящают, а основная психотерапевтическая работа состоит в том, чтобы столкнуть человека с этими экзистенциальными данностями, т.е. в том, чтобы познакомить клиента с реальностью и помочь ему выдержать напряжение связанное с принятием этой нелицеприятной реальности.
Чего тем самым хотят добиться экзистенциальные психотерапевты? Они считают, что невротичность существования человека, как попытка уйти от принятия реальности, погружает его в мир неподлинного существования. В этой установке как это ни парадоксально присутствует та самая предпосылочность (что подлинное бытие есть прежде всего экзистенциальные данности), от которой как от элемента естественной установки старались избавиться основатели феноменологии.
Мы попробуем увидеть позже, какую схему существования человека рисует нам Хайдеггер. В его философии большую роль играло различение подлинного и неподлинного существование. Но безоценочное, феноменологическое. Неподлинность существования человеком чувствуется самостоятельно, помните, как Ложное-Я у Винникота. Собственно, с этим чувством и приходит человек к экзистеницальному терапевту. И именно этим объясняется то, что экзистенциальные терапевты считают, что чувствительными к экзистенциальным вопросам являются около 5 – 10 % людей. Отсюда вырастает и основной метод работы экзистенциального психотерапевта – из своего опыта подлинного существования и со-бытия с другим он поддерживает клиента в столкновении с экзистенциальными данностями.
Не имея более глубокого опыта практики экзистенциальной терапии сделаю одно предположительное замечание: мне кажется, что у использования феноменологического метода для экзистенциальной аналитики есть большие перспективы, однако остается неясным, достаточно ли для этого будет прагматических рамок психотерапии.
Ну а теперь давайте кратко рассмотрим феноменальность человеческого существования по Хайдеггеру и разберемся с тем, каким образом в идеале должен работать экзистенциальный аналитик с клиентом (по нашему мнению, конечно). Мне кажется, что все варианты экзистенциального анализа являются частным случаем представленной нами ниже схемы.
Итак, то, что Хайдеггер показал как объективную аналитику человеческого существования, мы покажем как эталонную структуру здорового человека, проживающего подлинную жизнь. Я заранее прошу учесть крайнюю грубость такой работы, я пока не планирую практиковать экзистенциальный анализ Хайдеггера, а само «Бытие и время» последний раз перечитывал очень давно. Мне здесь важнее показать пример самого применения феноменологического метода в анализе структуры человеческого существования. Предлагаю рассматривать изложенный ниже текст как пример метода интерсубъективного анализа самости.
Начнем с того, что по Хайдеггеру человеческое существование можно описать термином Dasein, термином, который одни переводчики переводят как «присутствие», другие как «вот-бытие». Короче – это существование здесь и сейчас в заботе о текущих делах и в ощущении, что мир озабочен вашим существованием.
Человеческое существование – это всегда бытие к смерти – мы знаем, что мы умрем и это знание влияет на нашу жизнь. Если человек очень живо переживает свою конечность и это переживание плотно сопровождает его жизнь, мы можем говорить про его экзистенцию.
Человеческое существование исторично. Что значит, что те или иные события прошлого продолжают влиять на существование. (Сделаем одно важное замечание, именно в факте историчности человеческого существования я вижу истоки нарративного метода в психотерапии). В этом смысле неизменное прошлое, присутствующее теперь характеризуется Хайдеггером как «брошенность» и «фактичность»; настоящее – это «обреченность вещам», с которыми мы только и можем контактировать в настоящем, а будущее – это наш проект, который мы воплощаем своими действиями. (еще одно замечание на полях: проследите в терапии, насколько все эти функции вот-бытия выполняются вашим клиентом).
Еще раз подчеркнем. Особенностью человеческого существования является его смертность и поэтому, если человек начнет мыслить себя вне своей конечности, скорее как о чем-то наличном и длящимся неизменно во времени – то есть как о вещи, он начинает жить неподлинной жизнью, т.е. жизнью вещи, опыт обращения с которыми у него всегда уже есть. Бытие вещей соблазнительно - вещи вечные и неизменные, а часто еще и красивые (вечные формы воплощаются в изменчивый материал, но суть вещи – ее понятие есть вечная сущность) затмевает конечность человека. Неподлинное существование – это когда неподлинные вещи затмевают подлинное существование человека к смерти.
В конечном счете и сам человек начинает относится к себе как к одному из ряда неких безликих людей, т.е. как к вещи. В частности, это выражается в том, что человек начинает себя воспринимать как что-то заменимое, как только всего лишь одного из возможных исполнителей социальной роли и т.п.
Время в человеческом существовании движется от смерти к прошлому.
Что в таком случае возвращает человека к подлинности, помимо осознания собственной конечности, свободы и ограниченности?
Да собственно отнологическое вопрошание – трансценденция. Что это такое? Это значит, находясь в своем собственном ограниченном сущем, задаваться вопросом о смысле и причинах бытия в целом. Трансценденция как бы поднимает человека над его собственным существованием на онтологические высоты, с которых он может обозреть свое собственное существование в мире во всей его полноте: конечности, историчности, заботе, одиночестве и т.п. Запомним трансценденцию с этим ее целебным онтологическим мышлением. Трансценденция не прекращает страдания и смертность человеческого существования, но дает нам опыт подлинного существования с полным осознанием всех аспектов собственного существования и смертности тоже, а значит с возможностью прожить свою жизнь в полноте всех этих аспектов существования.
Вот так и выглядит подлинное человеческое существование. Верней его феноменология. Это и есть полноценный контекст существования подлинной самости. Как использовать этот контекст употребления феноменологического метода в психотерапии, например?
Начнем с того, что взаимодействие клиента и терапевта, ограниченное временем и пространством является самостоятельным видом сущего. И сам факт встречи в этом со-бытии терапевта, имеющего опыт трансценденции, с клиентом, сомневающемся в неподлинном существовании, которым он живет уже дает уникальный опыт существования.
Обратите внимание вот на что. Если я прав (а я прав), и терапевтическое взаимодействие есть самостоятельное сущее, мы можем подвергнуть его самостоятельному онтическому анализу (т.е. проанализировать не как бытие – онтология, а как сущее). Вполне феноменологически. А пока такой работы не проделано (если вы знаете тексты про это, напишите мне, пожалуйста), мы будем считать, что экзистенциальная психотерапия будет выглядеть следующим образом.
С какими экзистенциальными данностями терапевтического сущего встречается? Что сессия конечна. Что терапевт работает за деньги. Что его искренность и поддержка ограничены границами сессии, и вы не знаете, он претворяется или нет. Что в принципе психотерапия когда-нибудь закончится. Что есть границы внутри сессии, которые переступать нельзя. Что терапевт работает по запросу и клиент должен с ним прийти и нести за него ответственность. И многое другое. Что сессии не всегда вызывают приятные чувства. Чем все это не экзистенциальные данности. И многое другое. Осознания и встреча с самими этими экзистенциальными данностями терапевтических сессий само по себе дает прекрасный терапевтический опыт, который можно экстраполировать и на более сложные и «опасные» темы.
Но с точки зрения внешнего (супервизорского) взгляда на взаимодействие клиента и терапевта можно предположить, что работа терапевта состоит в том, чтобы с одной стороны обратить внимание клиента на все экзистенциальные данности его существования, а в другом, что он своим со-бытием, т.е. тоже присутствуя в этой общей для них ситуации, своим существованием стал опорой клиенту в его переживании всех реальных аспектов его существования.
В итоге терапии мы получаем событие терапевтического сущего, когда ко всем аспектам собственной экзистенции добавляется способность опираться и признавать ограничения терапевтического сущего двух людей.
Примерно так, через феноменологию общего терапевтического со-бытия работает феноменологический метод в экзистенциальном анализе.
375 29 766-06-18
mirashnichenka@gmail.com